Фотография 17 июня 1942 г.
Фотография т.Агриппины
Бабушка Вера со старшей сестрой Нонной
Свое детство до войны моя бабушка Вера почти не помнит. Она была еще маленькой, и в воспоминаниях остались только вкус белого пушистого мороженого и очень вкусной конфеты в красном фантике.
Бабушка рассказывает:
-В довоенное время жили в деревянном доме на Ржевке. Моя семья: папа Георгий, мама Нина. Жили весело и счастливо.
В день, когда началась война, мы были в гостях у прабабушки Груни, маминой бабушки. Она проживала в доме Александро-Невской лавры, так как была из семьи священнослужителей.
Я запомнила: в углу висела икона, и она часто молилась.
Папа добровольцем ушел на фронт и погиб под Ленинградом. Мама работала, мы ее практически не видели. Бабушка Груня решительно заявила, что все будут жить у нее:
«Девочки будут под присмотром!» Да и старые толстые стены могли защитить от бомбежек.
Это бабушкино решение спасло им жизни. В их старый дом на Ржевке попала бомба. Прабабушка Нина даже не успела забрать вещи.
Сестренкам очень нравилось у бабушки.
Ведь у нее была Найда. Самая добрая и умная собака. Она выполняла любые команды: сидеть, лежать, стоять, ко мне, дать лапу и даже принеси. Все соседские дети обожали ее и подкармливали. А еще здесь был кот, который любил бродить по крыше дома. Да и соседи все были знакомые и добродушные. Жили все дружно, помогали друг другу.
Я спросила бабушку:
– А что было дальше?
– Летом ленинградских детей начали эвакуировать. Бабушка Груня сказала сразу: «Детей отправлять никуда не будем. Мы должны всегда держаться вместе. Бог
поможет».
Так они остались в блокадном Ленинграде в квартире № 4 Духовского корпуса лавры. Утром и вечером сестренки ходили с бабушкой на службу в храм. Найда всегда их сопровождала и терпеливо ждала у дверей храма.
Осенью с ними стали жить прабабушкины дочери: тетя Агриппина и тетя Клавдия.
Бабушка с волнением рассказывает:
– Бомбежки были страшные. И они не прекращались. Ленинградцы стали селиться в домах лавры у родственников. В комнатах могло жить по 10-12 человек. Однажды в наш дом попала бомба!
Приближалась первая блокадная зима. Голод и холод пришли быстро.
– С холодом еще можно было смириться, – продолжает моя бабушка. – Мы спали в одежде, сверху укрывались одеялами. Но все тепло шло от Найды! Она забиралась к нам под одеяло. Мы прижимались к ней, как к печке.
Это тепло бабушка Вера запомнила навсегда!
Но голод не щадил никого. Хлеб выдавали по карточкам. Зимой по 120 граммов. Баба Груня свой кусочек хлеба отдавала внучкам. По чуть-чуть все отдавали от своего кусочка Найде. Когда Найде давали эти крохи, в собачьих глазах были слезы. Наверное, она все понимала. Потом пропал кот. Мама бабушки встревоженно наказала: не выпускать Найду из комнаты.
– Баба Груня слегла первой. Она пролежала всю долгую блокаду. Днем мы, девочки, оставались одни с бабушкой. И слушали Псалтирь. Баба Груня знала его наизусть. Потом у нее не стало сил даже говорить.
Зимой стали пропадать дети. Сестренок охраняла преданная Найда, тощая, шерсть клочьями. Но службу свою знала! Когда девочки уходили с мамой, Найда охраняла бабу Груню. Однажды девочки пошли с мамой за водой. Когда они вернулись, Найды в комнате не было…
Больше ее никто не видел. Правду они узнали уже после войны. Соседка бабы Груни плача рассказала, что Найду съели их родственники, которых они приютили осенью.
– Потом слегла тетя Агриппина…
С приходом весны появилась и надежда. Каждый клочок земли в лавре был засеян семенами. В основном, репа и морковь.
– А потом зацвели яблони в саду! В тот год яблок уродилось много. Это нас и спасло, – так говорила бабушка Груня. – А еще, потому что мы держались все вместе. И молились… Баба Груня верила, что мы выживем.
Они выжили все. И прожили долгую жизнь.
А потом, в двадцать первом веке, родилась я, Флоровская Софи. Каждый год мы с бабушкой Верой ездим в Лавру на Никольское кладбище почтить память не выживших во время блокады. И на Пискаревское кладбище, и на могилу моего дедушки Георгия.
Когда я приезжаю в гости к бабушке Вере, у нее на столе всегда стоит блюдо с яблоками. Я беру яблоко и чувствую, что оно пахнет медом. Когда я об этом сказала бабушке, она взяла другое яблоко в руки, поднесла его к лицу и замерла. Потом внимательно посмотрела на меня и тихо произнесла: «Нет, Соня, яблоки пахнут жизнью»